Вчера по плану читалась Книга Чисел, 5-6 глава. Мы читаем по очереди, фрагмент за фрагментом. И вот одна из нас, прочитав свой фрагмент, про то, как женщине, заподозренной в измене мужу, священник дает выпить воду с землей, которую он берет с пола скинии, а потом, если она виновна, у нее от этого питья опухнет живот и опадет лоно (Числ 5,11-28), сказала: «Ну, еще бы, воду с землей пить, у кого хочешь живот опухнет!»
Мы, как смогли, объяснили, что далеко не всегда от грязной воды заболевают, а от чистой остаются здоровы; что здесь не гигиеническая процедура, а испытание по слову Божию, и раз Бог сказал, то так все и будет…
— Ну, да, конечно, раз Бог сказал… — не стала она спорить, но тон оставался скептическим.
Наша читательница — женщина пожилая, родилась и выросла в разгар советской власти, октябрята, пионеры, комсомол, и хотя давно уже уверовала, обратилась и крестилась, но привычки, усвоенные в детстве и в юности, изжить до конца не так-то легко.
Умом она, конечно, понимает, что Библия это слово Божие, но в душе сохраняется критический настрой: слово-то Божие, но сколько раз его там переписывали, переделывали, переводили и под себя подстраивали, поди разбери!
Кому из нас не свойственно такое отношение? Кто не старается понять, истолковать, «приблизить» Священное Писание к «современному», «научному» уровню представлений? — Действительно, не можем же мы принимать все эти сведения так же наивно и простодушно, как те неграмотные пастухи? — Мы, у которых за плечами вся современная цивилизация!..
Между тем, такой подход, не скажу: неоправдан, но, по меньшей мере, бесполезен в самом главном, поскольку мы тогда, вместо того, чтобы назидаться Священным Писанием, позволять ему формировать нас, «исследуем» его. Слово Божие становится для нас предметом изучения, тогда как оно способно быть чем-то неизмеримо большим: путеводителем.
(Когда Христос говорит: «Исследуйте Писания», Он имеет в виду: всматривайтесь, усваивайте, руководствуйтесь тем, что там найдете, а не анализируйте, что там написано «яхвистом», а что «элохвистом»).
Так что, может быть, стоит рискнуть, и принять Библию так же, как принимали ее «наивные, простодушные пастухи»?
И так ли много требуется для этого наивности и простодушия? — Вот, например, меня долго и сильно смущало число вышедших из Египта: 600 000 только мужчин, способных носить оружие, всего, значит, с женщинами, детьми и прочими неспособными, добрых три миллиона. Не может быть! — и соглашается с этим «не может быть» даже библейский комментарий в одном (не в одном!) современном издании Библии.
Но вот на днях пришло мне в голову простейшее соображение: площадь св. Петра в Риме свободно вмещает 500 000 паломников; в особо торжественные дни — гораздо больше. Вот вам и все мужчины, способные носить оружие — свободно помещаются на одной только площади св. Петра!
И стан израильтян, выходит, раскинулся у подножия горы Синай даже не до самого горизонта! — Что же тут невозможного?
К тому же, будь евреев, скажем, в десять раз меньше, как предполагают некоторые, то фараон не говорил бы своему народу: «вот, народ сынов Израилевых многочислен и сильнее нас» (Исх 1,9). 60 000 не воинов, а всего только способных носить оружие, не представляли бы значительной угрозы.
А битва с амаликитянами (Исх 17,8-16), которая тоже так меня смущала — дескать, будь израильтян и вправду 600 000, они бы этих амаликитян просто бы растоптали, поскольку амаликитяне, пустынное племя, ну, сколько там могло быть воинов? — несколько сотен?
Но так считать как раз и есть самая настоящая наивность и простодушие. Откуда мы знаем, сколько их там было, этих амаликитян? — Тогдашняя пустыня совсем не обязательно сплошь песок; а климат в древности, как изветно, был гораздо более влажным. Так что могло быть амаликитян и много тысяч, а то, что израильтян все равно получается гораздо больше, тоже дела не меняет: прирожденные воины амаликитяне легко могли бы справиться с бестолковой, непривычной к оружию толпой беглых рабов; на то и понадобилась молитва Моисея.