О наших языках

Наверное, трудно подобрать пару более «ложносхожих» языков, чем русский и польский. Слова со сходным звучанием, но совершенно несходным значением встре­чаются здесь на каждом шагу.

Вот недавно я переводил статью из польского журнала List. Однако list по-польски это совсем не «лист», а «письмо, послание» (listy świętego Pawła — «послания свято­го Павла»), а также «список» (зато spis это не столько «список», сколько «заговор»). «Письмо» на польском тоже есть, но значит оно «писание»: Piśmo Święte — «Священное Писа­ние» (не путать со «святым письмом»!). Ну, а лист? — «Лист дерева» будет доволь­но похоже, liść (произносится примерно как нечто среднее между «лисьць» и «лишьчь»), а вот «лист бумаги» это уже karta, «страница»— kartka. А «карта»? — «Игральная» так и будет karta, а «географическая» — mapa. Последнее, конечно, нормально: никто не обязан на своём языке называть карту тем же словом, что и по-русски. Зато, как мы считаем, каждый обязан, произнося, к примеру, слово «склеп», иметь в виду сами знаете что: надгробное сооружение, гробницу. И посе­щать его, прежде чем сам окончательно в нём поселишься, надо не чаще, чем один-два раза в год, по соответствующим поводам. А вот поляки «соответствующего пово­да» долго не ждут, ходят по склепам каждый день, иные — много раз на дню. Какой ужас, они все что, такие некрофилы?! — Да нет, просто по-польски слово sklepзна­чит не «склеп», а… что бы вы думали? — «Магазин»! Ну да, обычный магазин, про­дуктовый, промтоварный… Вот и ходят. Слово «магазин», magazin, у них тоже име­ется, но означает оно не магазин, а склад. И ходят они туда, естественно, уже го­раздо реже.

Таких примеров, не менее разительных, можно подыскать довольно много, начиная хотя со бы всем известного uroda, что значит по-польски, как ни странно, «красота».

Или вот реальный пример из жизни. Поляк-священник в русском католическом при­ходе говорит по-русски ребятам-министрантам в ризнице перед службой:

— Убирайтесь!

Те в шоке: за что?! Что мы такого наделали?

Священник, видя их реакцию, тоже недоумевает: что я такого сказал? Я же только предложил им одеться в комжи для службы! Ведь по-польски ubierać się значит «одеваться», ubierajce się — «одевайтесь»! Кто же мог знать, что по-русски это сло­во значит нечто совсем другое? — Ах, «ксенже» (т. е. «отче»), надо было знать! Чтобы вам ясно было, насколько грубо прозвучало ваше слово, приведу его поль­ский аналог: Paszioł won! (Да, это русское заимствование, «пошёл вон!», и употреб­ляют его поляки в тех случаях, когда русский сказал бы: «Пошёл на …!», только го­раздо реже).

Здесь мы переходим от филологической стороны вопроса к пастырской, миссионер­ской. Собираясь работать, а тем более, уже работая в России, необходимо отдавать себе отчёт, насколько тщательно надо следить за своей речью. Ни в Италии, ни в Папуа-Новая Гвинея таких проблем не возникает. Скажешь итальянским или па­пуасским ребятишкам: «Убирайтесь!», они тебя просто не поймут, хихикнут, и всё. Вот русские, те поймут тебя превратно — и обидятся.

И даже если слово звучит не обидно, а просто непонятно, та же «комжа», например: человек, не знакомый с польскими церковными реалиями, зато знакомый с русски­ми, услышав его и разобравшись, что оно значит, недоумённо пожмёт плечами: «А, это он про стихарь…» — и лишний раз почувствует, что католическая вера какая-то «не наша».

И то сказать: наша — это церковь, а у них «костёл». У нас священник, а у них — «ксёндз». Ну, и так далее. И вообще, мы — христиане, а они — католики. К послед­нему выводу приходят, конечно, далеко не все, но очень-очень многие. И надо по­нимать, что во многом к этому их подталкиваем мы сами.

Здесь речь идёт уже не только о пастырях и миссионерах, но обо всех католиках, живущих в России или в русскоязычном окружении, русских или не русских — по­скольку русские католики тоже нередко и бездумно повторяют за своими польскими пастырями или имеющими «польске коженья» единоверцами: «ксёндз» вместо «отец» или «священник, «костёл» вместо «церковь» или «храм», и всё подобное («мша» вместо «мессы» или «литургии», «набоженьство» вместо «богослужения», «ружанец» вместо «розария»…), добивая тем самым колья в частокол, отделяющий нас от нашего и без того не слишком расположенного к нам окружения. Того самого окружения, нести свидетельство перед которым о своей вере обязаны мы все, а не только «ксендзы» и «сёстры законны»… Последнее для русскоязычного человека звучит особенно комично, поскольку сразу приводит ему на ум «сестёр неза­кон­ных», что означает, дорогие мои польские друзья и братья, вовсе не «сестёр-не мо­нахинь» («сёстры законны» — siostry zakonny — значит по-польски «сёстры-монахи­ни»), а «незаконнорожденных сестёр», sióstr bastardek(„siostra zakonna” więc brzmi w języku rosyjskim jako „siostra niebastardka”).

Конечно, я не рассчитываю на то, что очистив свой язык, мы сразу же «задружим» со своим «православным окружением» (как и на то, что мы его очистим прямо зав­тра). Но для начала давайте хотя бы осознаем, какой урон мы наносим своим без­думным словоупотреблением делу христианского единства. Не будем забывать, что для обычного русскоязычного человека ходить вместо церкви в костёл может зву­чать точно так же, как ходить вместо магазина в склеп.