От варшавских кармелитов мне досталась вчера контрамарка в оперу, и я попал на «Лукрецию Борджа» Доницетти.
В опере я не бывал сто лет, в опере варшавской — вовсе никогда, и потому пошел охотно и с любопытством.
О здании театра много говорить не буду: послевоенной постройки, он выполнен с размахом и претензией на роскошь, которая еще больше подчеркивает недостаток вкуса. Но обустроено удобно, по ярусам развозят лифты, видно отовсюду хорошо — я-то сидел по контрамарке на галерке! — и замечательная акустика.
Пели по-итальянски, а наверху такое неброское электронное табло с польским переводом в две строки, вполне наглядно. Либретто, впрочем, пересказывать тоже не буду: скажу по совести, что ничего глупее мне в жизни не встречалось. Однако в опере либретто вовсе не главное: чудная итальянская музыка, не первокласная, конечно, далеко уступает и «Лючии», и «Дону Паскуале» самого же Доницетти, однако вполне приятная, но прежде всего, просто замечательный исполнительский состав! Должен признаться, что «в живую», не в записи, такого прекрасного состава мне слушать еще не приходилось.
Все пели чудесно, и хор, и солисты, и особенно солистка — красивое драматическое сопрано, и оркестр был на высоте, и на сцене все держались очень артистично, словом — исполнение на полных пять с плюсом!
И это мне тем более приятно, что это — мое последнее впечатление от оперы, как оперы, поскольку, как я думаю, в оперу я больше не пойду никогда, и сейчас объясню, почему.
До вчерашнего вечера я просто себе не представлял, как далеко зашла порча современного мира. Да, гей-парады, да — педераст-мэр Парижа, но все же это оставалось как-то за пределами ясного сознания: ни гей-парадов, ни мэра Парижа я «в живую» не встречал. К тому же, гей-парад, он так и заявляется, как гей-парад, никто на нем не притворяется, что это что-то другое, и мэр Парижа, наверное, у себя на работе не сексуальные свои пристрастия выказывает, а делом занимается (но все-таки, если мэр города содомит, то как назвать сам город? — впрочем, теперь его, может, уже переизбрали, давно я там не был).
Словом, гей-парад это одно, в конце концов, не хочешь, не ходи, и совсем другое, когда идешь ты послушать классическую оперу, а оказываешься участником того же гей-парада, если не хуже: режиссер ухитрился воткнуть в классический сюжет совершенно непристойную мизансцену. Подробностей воспроизводить не буду, просто, воспользовавшись тем, что по сюжету у главного героя имеется боевой друг, режиссер заставляет этих боевых друзей на фоне вполне невинного текста откровенно изображать взаимную страсть.
Каких пристрастий держится сам режиссер, судить не берусь: может, он просто конъюнктурщик, но тогда — что за чудовищная конъюнктура!
При этом непристойность мизансцены заключалась не только в гомосексуальности: гомосек ты или нет, но есть такие позы и жесты, принимать и делать которые на людах по-всякому непристойно.
Не буду, однако, изображать политкорректность и говорить, что непристойность зацепила меня больше, чем гомосексуализм, в конце концов, дозволенный законом.
Законом Божиим он осуждается строго и однозначно, и потому туда, где я своим присутствием поддерживаю его хотя бы косвенно, я больше не пойду. До вчерашнего вечера я думал, что для этого достаточно не ходить на гей-парады. Вчера я убедился, что и в оперу тоже. Значит, больше я не пойду и в оперу.
А для тех, кому недостаточно закона Божия, сошлюсь на обыкновенную человеческую логику.
Общепризнано, что Иммануил Кант был одним из величайших умов человечества. И этот ум сформулировал этический принцип, который назвал «категорическим императивом». Он вывел его из рассуждений, не из Божественного Откровения. Вот как звучит этот императив:
«Поступай так, чтобы каждый твой поступок мог сделаться всеобщей нормой».
Т. е. если все вдруг захотят поступать так же, как ты, вреда от этого не будет.
И не надо глупых возражений типа: «Значит, если я захочу поехать вот этим автобусом, и все захотят поехать этим же автобусом, то разве не получится смертельной давки, т. е. беды?»
В том-то и дело, что хотеть я должен ездить не в первом попавшемся автобусе, а в таком, в котором есть для меня место, а если места нет, то я подожду следующего. И если все будут себя вести точно так же, никакой давки не получится. С автобусами, собственно, так оно и происходит в цивилизованных странах.
А теперь представим себе, что выйдет, если все захотят поступать так же, как гомосеки. Человечество вымрет за одно поколение.
Поэтому гомосексуализм равнозначен человекоубийству.
Источник: «Аминь-комиксы»
Ваша чёткость и однозначность мне нравится. Хотя сама просто посмеялась бы над всем происходящим.
Вы на картинку под текстом посмотрите. Когда прольется дождь с огнем и серой, будет не до смеха. А ведь в Содоме тоже не все поголовно были в грехе замешаны, хотя бы самые малолетки.Одной непричастности ко греху недостаточно, нужна еще праведность. Вот о ней-то я и стараюсь позаботиться.
Чем отличается непричастность от праведности?
Непричастность — пассивная позиция, праведность — активная. Кто-то рядом грешит, а мне плевать — это непричастность. Кто-то рядом грешит, а я стараюсь это как-то компенсировать своим поведением, это праведность или хотя бы стремление к ней.
Спасибо. Интересная и важная мысль.Я была в полной уверенности, что непричастности достаточно.
Разумеется, недостаточно.Если кто-то в нашей лодке буравит дно, а мы к этому просто "непричастны", то мы за милую душу утонем вместе с ним. Необходимо самым праведным образом намылить бурильщику шею и спасти таким образом и себя, и его.А если он не дается, тогда надо срочно искать другую лодку.У христиан она есть.
Для праведности необходим определённый активизм?Московский епископ же призвал всех верных избегать излишнего активизма.Где грань между нормальным и излишним активизмом?И может ли быть что-то излишним в стремлении к праведности?
Излишним может оказаться активизм в сфере внешней деятельности.Его и надо избегать, проявляя благоразумие, чувство такта и т. п.А в сфере деятельности внутренней, духовной, в сфере молитвы, например, никакая активность не может оказаться излишней.Но надо еще, конечно, отличать активность от суетливости. И внешней, и внутренней.
У меня почему-то сложился такой взгляд на жизнь — молитва в духовном — после — действие в земном.Если нет действия в земном, то и молитвы, можно сказать, не было.Как Вы представляете возможность существования внутренней активной жизни при внешней воздержанности?
А разве речь у нас идет о полной внешней воздержанности? — Мы же договорились избегать исключительно ЛИШНЕЙ активности, а вовсе не всякой.Просто лишней окажется всякая активность, не предваренная и не "пропитанная", так сказать, молитвой. Ап. Павел перед началом своей деятельности на три года удалился в пустыню; Христос нередко проводил в молитве часы и ночи напролет — нужны ли нам еще примеры? — А их так много в истории Церкви!Впрочем, приоритет молитвы ясен и теоретически, достаточно задуматься над фактом, что это дух творит материю, а не наоборот.
Согласна. Но, как я вижу, многие идут от внешнего к внутреннему. И даже настаивают на этом пути как на единственно возможном.
Для очень многих этот путь и вправду если не единственно возможный, то самый логичный. Хотя бывают и счастливые исключения.Однако главное — не забывать о цели, а это приоритет внутреннего над внешним. Не временной приоритет, а ценностный.
Спасибо.
Категоричность хороша до тех пор, пока не переходит в откровенную грубость.Не судите никак прежде времени, пока не придет Господь, Который и осветит скрытое во мраке и обнаружит сердечные намерения, и тогда каждому будет похвала от Бога.(1Кор.4:5)Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете.(Лук.6:37)Честное слово, отец, лучше Слово Божие читайте, чем в оперу ходить.
Вообще-то с анонимами я не общаюсь. Но насчет оперы и Слова Божия совершенно с Вами согласен. Сам уже так и решил. А вот в чем Вы усмотрели грубость, в том, что называю вещи своими именами? — Так Слово Божие нас учит именно этому.
Получил еще одно послание от предыдущего анонима.Подтверждаю свой категорический отказ общаться с анонимами.